Рабочий класс в начале XXI века

Мы подошли к проблеме безработицы в нашей стране. Статистический справочник сообщает профессиональную принадлежность нынешних безработных. Больше всего среди них "квалифицированных рабочих",( тех, кто сейчас в связи с закрытием многих предприятий и также в связи с тем, что с развитием новых технологий, руки человека отходят на второй план.) крупных и мелких промышленных предприятий, художественных промыслов, строительства, транспорта, связи, геологии и разведки недр – 1 млн. 791 тыс. человек. Если к ним прибавить безработных операторов, аппаратчиков, машинистов машин и слесарей-сборщиков, то проводимый курс делает "лишними людьми" примерно 3 млн. квалифицированных рабочих. Эта цифра мало изменилась по сравнению и с катастрофическим 1997-м и дефолтовским 1998 годами. За ними не только экономический упадок, но и деградация рабочей силы, что особенно опасно, так как в последующем может быть их дефицит.

Теперь речь пойдет о реакции рабочих на условия труда и на их действия. Опять же, обращаясь к истории начала XX века, мы помним постоянные стачки и забастовки. В современной же России подобные действия потеряли свою актуальность. Забастовки - классическая форма социальной активности рабочих, но они составляют лишь часть протестных действий и не исчерпывают всего спектра коллективной деятельности. Защита своих интересов - это одна из особенностей характеристики класса.

90-е годы убеждают, что забастовка осталась в числе важных средств протеста трудящихся против эксплуатации. За десять лет они прошли на 61653 предприятиях и организациях, общее количество их участников составило 4 млн. 444 тыс. Если в 1990 году забастовки проходили на 260 предприятиях и вовлечено в них было около 100 тысяч человек, то в 1991 году под протестными лозунгами работа прекращалась на 1755 предприятиях и организациях, в акциях участвовало 237,7 тысячи человек, количество потерянного времени в среднем на одно бастовавшее предприятие - 1319 человеко-дней. Резкий рост числа забастовок в 91-92 годах можно объяснить протестами против шокотерапии. Их спад в 1993 г. связан скорее со страхом, посеянным прежде всего расстрелом Дома Советов России. Однако стачки 93-94 годов были особенными своей массовостью. В среднем в каждом протестовавшем коллективе в них участвовало до 450 работников. Никогда позже такой показатель уже не повторялся. В 1995-1999 годах забастовки вошли в повседневность, почти ежегодно в них участвовало полмиллиона человек, а их пик пришелся на 1997 год. В 2000 году бастовало, по данным Госкомстата (профсоюзы дают более высокие цифры), только 48 предприятий и организаций, из них 47 - учительских коллективов. Все аналитики сходятся на том, что вновь воскресла вера в "хорошего царя", одно из самых ярко выраженных проявлений мелкобуржуазности, которая и у советского-то рабочего класса напоминала скрытую форму тяжелой болезни. Рабочие в третьем поколении в 80-е годы составляли абсолютное меньшинство рабочего класса. Среди всего городского населения России к 1990 году горожане в первом поколении составляли почти пятую часть городского населения, примерно еще такая же доля - горожане во втором поколении. Эти цифры можно распространить и на рабочий класс. Иначе говоря, мелкобуржуазные корни в нем дремали, но не высохли.

Эта особенность рабочего класса ярко проявилась в ходе перестройки. Положение мелкого буржуа (например, продавца в частной лавке, спекулянта на рынке, челнока и т.п.) многие нашли более предпочтительным, чем положение труженика госпредприятия. С одной стороны рабочий сам активно переходил в кооперативы, привлекаемый легким рублем, с другой - массовая безработица 90-х с неизбежностью толкала его в ряды мелкой буржуазии.

Итак, в XXI век промышленные рабочие России вступают не слишком радивыми учениками своих учителей, давших пролетариату уроки стачечной борьбы. Откликом на столь ненормальное положение стали утверждения об исчезновении с социального поля отечественного рабочего класса.